Царская немилость. страница 6
1 - 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8
— Князь! — гневно обратился император к Волконскому, — повелеваю вам немедленно направить дежурного флигель-адъютанта в академию и убрать с выставки картину академиста Гайвазовского.
На выставке незнакомые между собой люди быстро знакомятся. У картины академиста Гайвазовского перезнакомилось множество людей. Они даже удивлялись тому, что прежде не встречались и не знали друг о друге. Картина Гайвазовского, носящая такое легкое, воздушное название — «Этюд воздуха над морем», — с первого дня открытия выставки привлекала к себе многочисленные толпы зрителей.
Здесь умолкали громкие разговоры, старались говорить шепотом. Каждый сосредоточенно вбирал в себя поэзию этого тихого дня на берегу Финского залива, жемчужного моря и высоких облаков, которые были изображены на картине.
От северного пейзажа веяло бы грустью и одиночеством, но художник поместил на берегу большую лодку со спящим рыбаком. Рыбак на переднем плане оживил всю картину и заставлял задуматься каждого, у кого в сердце жило сочувствие к простому люду. Некоторые посетители в партикулярном платье, опрятном, но поношенном, отходя в сторону, говорили, что все это сродни повестям Белкина господина Пушкина.
Гайвазовский, известный до этого только профессорам и его товарищам в академии, стал предметом оживленных толков в различных кругах столичного общества.
В этот ясный, не по-осеннему теплый солнечный день стечение публики было особенно значительно. Приходили и ранее бывавшие здесь, и много новых людей, наслышанных об этой картине. Стояли, смотрели, отходили к другим картинам и опять возвращались к ней.
Внезапно тишина была нарушена: появившиеся служители громко требовали пропустить к картине. Многие зрители были удивлены, некоторые стали негодовать. Удивление возросло, когда вслед за служителями появился флигель-адъютант в парадном мундире. Убедившись, что картина действительно принадлежит академисту Гайвазовскому, флигель-адъютант приказал снять ее и унести. Публика была в смятении. Образовались отдельные небольшие группы людей, взволнованно обсуждавшие этот необычайный случай, то там, то здесь стали шепотом передавать друг другу:
— По велению его императорского величества… По велению государя-императора!
В зале сразу стало малолюдно. Светские дамы, военные и чиновные люди начали поспешно покидать выставку, некоторое время еще оставалась более скромная публика, но и та в глубоком раздумье стала расходиться.
Для юного художника настали черные дни. Он почти не выходил из своей комнаты. Подавленность, тоска и печаль не покидали его ни на минуту. Все чаще к ним начало примешиваться отчаяние, особенно с тех пор, как в Академии стала известна интрига Таннера. По вечерам в комнатку к Гайвазовскому заходили друзья, чтобы хоть немного развлечь его. Они передавали, что у Олениных, Одоевских, Томиловых и в некоторых других домах с участием говорят о нем и сокрушаются, что его постигла царская немилость; прошел слух о том, что царь гневно оборвал Василия Андреевича Жуковского, когда тот вздумал просить за него.
Но о многом ни Гайвазовский, ни его товарищи не знали. Не знали, что случай с его картиной вызвал глухой ропот среди просвещенных людей. Особенно негодовали знавшие Таннера. С возмущением говорили о его надменности и презрении к России. Были такие, которые отказывались теперь принимать его.
Так безрадостно шли дни.
Но как-то в полдень в комнату к Гайвазовскому вбежали друзья. Перебивая друг друга, стали рассказывать, как они сейчас неприязненным шиканьем и криками принудили удалиться приехавшего на выставку Таннера.
Академисты долго смеялись, когда Штернберг очень удачно изобразил Таннера, вдруг потерявшего всю свою важность и с опаской отступавшего из зала.
— Ну вот, теперь и вы пострадаете за меня, — грустно заметил Гайвазовский, когда все стали понемногу успокаиваться, — Таннер опять будет жаловаться.
— Ну нет, — уверенно сказал Штернберг, — побоится… И так много шуму вокруг него… А если и наябедничает, все будут страдать, не тебе одному.
Гайвазовский благодарно пожал другу руку.
Все последующие дни Гайвазовский волновался за участь друзей, но, видимо, Штернберг был прав: француз не решился жаловаться высшему начальству. Немного успокоившись насчет товарищей, Гайвазовский снова впал в уныние, не зная, как решена будет его собственная участь. Но однажды утром эти мысли были прерваны прибежавшими целой гурьбой академистами.
1 - 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8
 Корабли на Феодосийском рейде. |  Берег Ялты. (Айвазовский И.К.) |  Ночь на Черном море. (Айвазовский И.К.) |